| Главная » Экономика |
|
Пролог человек, в том числе женщины и дети, были зарезаны террористами в ночь на 29 декабря 1997 года в трех отдельных деревнях на территории Элизан в Алжире. 400 человек погибли при поджоге кинотеатра в Абадане, который устроили оппоненты Шаха на последнем этапе монархии в Иране. 328 жертв - результат теракта сикхских террористов в самолете Air India в 1985 году, и 278 человек погибли из-за стихийного бедствия в округе Локерби, Шотландия, в 1988 году, которое было заказано ливийским полковником Каддафи и инициировано террористами. В Бейруте в 1983 году 241 американский морской пехотинец погиб, когда их казармы были атакованы террористами-смертниками. 171 человек был убит, когда ливийские эмиссары взорвали бомбу во французском самолете UTA в 1985 году. Самая крупная трагедия на американской земле, 169 человек, в том числе женщины и дети, произошла во время взрыва здания имени Альфреда П.Марра в Оклахома-сити в 1995 году. Терроризм преследует нас на протяжении веков, он привлекает чрезмерное внимание из-за своих драматических последствий и абсолютной внезапности. Для пострадавших - это трагедия, но с точки зрения истории - не больше, чем просто статистика. Даже самые кровавые теракты прошлого, такие как те, о которых говорилось выше, затронули относительно небольшое количество людей. Это было в прошлом, и возможно, не участится в будущем. Не учиться на ошибках прошлого - главная серьезная ошибка человечества. Впервые в истории, оружие массового поражения стало так доступно приобретести и одновременно легко скрыть. В эту новую эпоху даже цена в сотни жизней может показаться в ретроспективе небольшой. Наука и техника добились огромного прогресса, но человеческая природа, увы, не изменилась. Фанатизм и безумие охватили людей, как никогда, и сегодня мощнейшие оружия массового уничтожения вполне доступны террористам. Сто лет назад ведущий переводчик в международном праве, Т.Дж. Лоуренс, писал, что попытки, предпринятые для «предотвращения использования оружия, вызывающего разрушения в широком масштабе, обречены на провал. Человек всегда совершенствовал свое оружие и будет продолжать делать это, пока у него есть такая потребность». То, что Лоуренс тогда сказал о войне, заведомо верно по отношению к терроризму. В ближайшем будущем, станет технологически возможным уничтожать тысячи и даже сотни тысяч людей, не говоря уже о панике, которая охватит все и вся. Проще говоря, произошло радикальное преобразование, если даже не революция, в характере терроризма, которое мы до сих пор осознаем не полностью. Даже не смотря на то, что алжирские террористы никогда не скрывали своих действий, в Европе долго не признавали, что такие зверства, которым подвергались алжирцы, могут быть возможны в принципе, и многие верили в то, что к массовым убийствам была причастна какая-то мистическая сила. В обществе царит нежелание принять возможность того, что некоторые люди в наше время могут использовать оружие огромной разрушительной мощности. Это как повторение истории в Прометее и Эмитее, которая повторяется: Прометей обманул Зевса, забрав огонь. Но Зевс отомстил, он послал Эмитею, менее сообразительному брату Прометея, ящик Пандоры, который он вскрыл, не смотря на инструкцию, в которой говорилось не делать этого ни при каких обстоятельствах. Из него развеялся целый ряд бедствий, от которых человечество страдает по сей день. Я не утверждаю, что большинство террористических группировок будут использовать оружие массового поражения в ближайшем будущем; вероятно, даже не будут. Кроме того, вполне возможно, что доступ к использованию этого оружия займет не год-два, а все десять или пятнадцать лет. Технические трудности, стоящие на пути эффективного использования оружия массового поражения, по-прежнему имеют вес. Но опасность настолько велика, последствия настолько неисчислимы, что даже несколько таких атак могут привести к невероятным разрушениям. Традиционно, террористическая активность продолжается. Фанатизм, вдохновленный всеми видами религиозно-сектантско-националистическими убеждениями все больше приобретает милленаристские и апокалипсические тона. Мы сталкиваемся с новыми видами террора и насилия, некоторые из них носят экологический характер, другие - якобы религиозный, третьи базируются на криминале, и остальные имеют смешанный характер. Мы также являемся свидетелями роста небольших сектантских групп, которые не имеют четких политических или социальных идеологий, кроме уничтожения цивилизации, и в некоторых случаях всего человечества. Когда-то существовало относительно четкая разница между террористами и боевиками, политическими террористами и преступными группировками, подлинным доморощенным и государственным терроризмом. Сегодня эта граница стала расплывчатой, а ситуация - еще более запутанной, чем это было когда-либо. В то время как традиционные террористические движения состояли из сотен, может, тысячи членов, новые могут быть очень маленькими, состоящими из нескольких человек, а иногда даже из одного. Чем меньше группа, скорее всего, тем она будет более радикального мышления, более далекой от рациональности, и более трудно обнаружимой. В значительное по размерам террористическое движение могут проникнуть осведомители, но практически невозможно провернуть то же самое с небольшой, тесно сплоченной группой, возможно, состоящей из членов одной семьи или клана, не говоря уже об одном человеке. Кто-то может сомневаться в том, что экстремисты или фанатики могут обладать технологическими ноу-хау, а также ресурсами для создания оружия массового поражения. Но технические навыки, как показывает практика, не так уж сложны, а требующиеся ресурсы не редки и не дороги. Имеет место теория, что изгои правительства, которые не могут применять это оружие самостоятельно из страха возмездия, с легкостью поставляют сырье или готовую продукции. террористам как из политических убеждений, так и в коммерческих целях. Существует мнение, что ужасающие последствия применения оружия массового поражения будет сдерживать от его использования даже фанатиков. Это не что иное, как недооценка таких элементов, как слепая агрессия, гнев, суицидальные импульсы, чистого безумия, которые, к сожалению, всегда были частью человеческой природы. Император Калигула, по поверьям, сказал, что хотел бы, чтобы у римского народа была одна шея, чтобы ее было легко перерезать. Калигула - это не единственный случай, просто самый известный в своем роде из тех, которые будут рассмотрены в этой книге. Какое определение можно дать терроризму? И возможно ли то, что в определенных обстоятельствах, терроризм может быть законной формой сопротивления против тирании? Для этого явления было предложено более ста определений (в том числе и мои собственные), и в последние три десятилетия этому вопросу уделяется особое внимание. Одно из лучших определений терроризма было представлено Министерством обороны США, которое в 1990 году описало терроризм как «незаконное использование или угроза использования силы или насилия против лиц или имущества, принуждение и запугивание правительств и обществ, часто для достижения политических, религиозных или идеологических целей. Но даже эта трактовка не нашла признания среди тех, кто занимается изучением феномена. Пожалуй, единственное сходство во всех определениях в том, что терроризм - это всегда насилие или угроза насилия. Изучающие феномен терроризма советовались с философами, богословами, психологами и даже экономистами на тему более глубокого понимания предмета. Некоторые считают, что в анализ следует включить любой факт насилия и мотивации - от физического до коммерческого. В то же время другие настаивают на том, что до тех пор, пока режимы Гитлера, Сталина и Пола Пота будут считаться террором, а вместе с ними и феодализм, империализм, репрессии и рабство, рассматриваемые в том же контексте, рассуждения, приведенные в данной книге, будут бессмысленными. Почему же так трудно прийти к общепринятому определению? Ницше дал ключ к разгадке, когда написал, что только те вещи, у которых нет истории, подлежат определению; необходимо отметить, что у терроризма очень богатое прошлое. Кроме того, не существует одной единственной формы терроризма, их множество, часто с общими чертами. Что происходило в одной разновидности - не обязательно встречалось в другой. Сегодня существует гораздо больше видов, чем тридцать лет назад, и многие из них настолько отличаются от прошлых, что термин «терроризм» им уже не соответствует. Возможно, в будущем, будут представлены новые термины для новых вариаций терроризма. Что же легитимного в терроризме при определенных условиях? Терроризм редко проявлял себя при жесткой диктатуре, такой как в нацисткой Германии или сталинской России, по той простой причине, что такие обстоятельства сделали невозможной организацию репрессий для террористов. Даже в менее жестких диктатурах, как Испания Франко, практически не было терроризма; он дал о себе знать только после того, как режим сменился демократическим. Все же были исключения из правил, но немного. Но это тоже не выход: жестокий тоталитаризм может предотвратить терроризм в Германии и России, но вряд ли сможет справиться с хаосом, который может воцариться в некоторых мегаполисах Азии, Африки и Латинской Америки в двадцать первом веке. Но если для определенных террористических актов прошлого и можно найти оправдания или, по крайней мере, смягчающие обстоятельства, то как возможно отстаивать правоту геноцида и неизбирательных убийств, которые произошли, например, в Алжире, и, прежде всего, оправдать применение оружия массового поражения? Даже если террористы преследуют благие цели, итак понятно, что причиненные ими страдания и полученные жертвы не идут ни в какое сравнение. Герой Достоевского, Иван Карамазов, во время встречи со своим братом Алешей в таверне говорит, что счастье всего человечества не стоит слез замученного ребенка. Но в наши дни террористы жаждут убить как можно больше детей, и их цель, отнюдь, никак не счастье всего человечества. Можно ли при таких обстоятельствах говорить о «простом терроризме»? В более ранней работе я предостерегал от переоценки терроризма, который, по сути, - не новое явление и одновременно малоэффективен с политической точки зрения, в отличие от того, как нас с вами заставляли думать. Я утверждал, что он приводит в обществе не к политическому эффекту. Это идет в разрез с работой партизан, которые особенно прославились в двадцатом веке. Но партизанская война стала встречаться реже, за исключением Афганистана и Чечни, она также стала менее эффективной. Когда я осуждал гипотезу того, что уровень терроризма неуклонно растет в глобальных масштабах, я также упомянул, что это может быть следствием развития технологий. Доступность оружия массового поражения стала реальностью, и многое из того, что раньше думали о терроризме, в том числе некоторые наши основные предположения, должны быть пересмотрены. Характер терроризма меняется, любые существующие ограничения рано или поздно исчезают, и, прежде всего, по сравнению с прошлым, возросла угроза для человеческих жизней. Терроризм - это насилие, но не каждая форма насилия - это терроризм. Жизненно важно признать, что терроризм, хотя и трудно поддающийся определению, по опыту прошлых лет, не является синонимом гражданской войны, бандитизма или партизанской войны. Термин «партизанский» в большинстве случаев в нашем языке имеет положительную коннотацию, в то время как «терроризм» почти всегда имеет негативный смысл. Британские и французские новостные издания, имея смутные представления о привлечении в террористические операции в Лондоне и Париже, без колебаний называют виновных «террористами». Но более неохотно они используют этот резкий термин в отношении тех, кто сбрасывает бомбы в далеких странах, предпочитая более нейтральные определения, такие как «боевики», «военные», «исламисты» и даже «городские партизаны». На самом деле, последний термин - вообще явное противоречие. Стратегия партизанской войны состоит в освобождении территорий, создании оппозиции и, в конечном итоге, регулярной армии, и это представляется возможным в джунглях, горах и других малонаселенных зонах. Классическим примером партизанской войны является Китай в 1930-40х гг; другие примеры, такие как поражение французских колонистов во Вьетнаме или противостояние Кастро на Кубе, примерно одинаковы. Практически невозможно обосновать свободные зоны в большом городе, и по этой причине неточный и вводящий в заблуждение термин «городские партизаны», как правило, политически обоснован на банальном непонимании разницы между партизаном и террористом. Еще больше ситуацию усугубляет тот факт, что довольно часто партизаны принимают участие в террористических актах как в сельской местности, так и в городских центрах. Трагическим примером является Алжир в 1990х. Есть и другие недоразумения относительно мотивов и характера терроризма. В течение долгого времени в некоторых кругах существовало сопротивление, применять ли термин применительно к малым группам людей, занимающихся неоправданным насилием в отношении политического устройства, либо применительно к определенным слоям общества. Было отмечено, что термин следует оставить государству. Совершенно верно, что тирания причинило гораздо больше вреда истории, чем террористы, но вряд ли это стоящий аргумент; с таким же успехом можно утверждать, что не стоит искать лекарство от СПИДа, потому что эта болезнь убивает меньше людей, чем рак или заболевания сердца, или что преподавание французского должно быть прекращено, потому что китайцев в мире в двадцать раз больше, чем французов. В 1960е и 1970е годы, когда терроризм по смутным представлениям начинал развиваться, были сделаны выводы, что он - не что иное, как ответная реакция на несправедливость. Следовательно, если бы политическая, экономическая и социальная сфера были бы более справедливыми, то терроризм рано или поздно был бы ликвидирован автоматически. Исходя из этого, террористы - фанатики, верующие в справедливость и доведенные до отчаяния невыносимыми условиями. Но в 1980х и 90х годах, когда подавляющая часть терроризма пришла в Америку и Европу с экстремистского востока, а жертвами его стали иностранцы, национальные меньшинства или люди, выбранные произвольно, те, кто ранее выражал понимание и даже одобрение терроризма, больше не используют эти аргументы. Убийства с ссылкой на политическую, социальную или экономическую несправедливость не поддаются объяснению, не говоря уже об оправдании. С другой стороны, было сказано, что любые формы проявления терроризма являются аморальными. Но такое общее осуждение в свете истории не совсем логично. В средние века католические богословы находили аргументы в пользу убийства тиранов, а в недавнее время, покушение на Гитлера и успешное убийство Гейдриха, человека Гитлера в Праге, среди многих других примеров, вряд ли можно считать морально предосудительными. Терроризм может быть единственным возможным средством свержения жесткой диктатуры, последним прибежищем свободных людей, столкнувшихся с невыносимыми условиями. При таких обстоятельствах терроризм может быть нравственным императивом, а не преступлением - убийства Гитлера или Сталина на начальной стадии их деятельности могли бы сохранить жизни миллионам людей. Проблема терроризма не в том, что он всегда остается непростительным, а в том, что он часто является основным доводом самопровозглашенных борцов за свободу и справедливость, фанатиков и сумасшедших, а не повстанцев простив реальной тирании. ФАНАТИКИ И УБИЙЦЫ Убийства, совершенные на политической почве, имеют место в жизни человечества еще с самых ранних летописей, в том числе Библии. Истории Юдифи и Олоферна, Иаили и Сисара, - героев и злодеев Ветхого Завета, веками служили вдохновением как для художников, так и для богословов и философов. Сенека писал, что ни одно жертвоприношение не угодно богам настолько, как кровь тирана, и Цицерон отмечал, что деспотов всегда ждет суровый конец. Гармодия и Аристогитон, убившие тирана Гиппарха, были казнены, но вскоре после этого в их честь была воздвигнута статуя. Общественные деятели Брута были восхвалены своими потомками римлянами, но история и Шекспир имеют двоякие представления о том, был ли убийца Цезаря добропорядочным человеком. Убийства репрессивных правителей продолжались на протяжении всей истории человечества. Они сыграли важную роль в становлении Римской Империи. Императоры Калигула и Домициан, как и Комодиус, и Елагабал, были убиты, кто-то членами их собственных семей, кто-то преторианскими охранниками, а кто-то врагами (возможно, что были случаи отравления). Идентичные события мы можем наблюдать в истории Византии. Убийства людей берут начало в предыстории современного терроризма, но, конечно, это не одно и то же. В историческом терроризме практически всегда более одного убийцы и более одной проведенной операции. Исключением можно считать убийство фанатиком короля Генриха IV, который думал, что выполнял задание, возложенное на него Богом; возможно, это было частью конспирации, но мы этого уже никогда не узнаем, поскольку следователи не очень то и стремились раскрыть дело. Другим известными примером из того же столетия является убийство Валленштейна, знаменитого военачальника семнадцатого века. Исторически так сложилось, что излюбленным орудием убийства у преступников был кинжал, даже не смотря на некоторые исключения; Уильям Молчаливый, принц Оранский, был застрелен в Голландии в 1584 году, когда винтовки и пистолеты считались новыми изобретениями. КОРНИ ТЕРРОРИЗМА Даже в начале человеческой истории уже существовали организованные группы, преданные идее систематического терроризма. Из работ Иосифа Флавия известно о Сикари, экстремисткой еврейской фракции, проявившей активность во время римской оккупации Палестины (они используют слово «фанатики»). Они также принимали участие в осаде и коллективном суициде в крепости Масада. Эти патриоты (или ультрапатриоты, как их назовут позднее) нападали на своих врагов, в основном других евреев, днем, очень часто во время праздников, используя короткий кинжал (СЦАИ), который они прятали под пальто. Известно, что они убили одного первосвященника, сожгли дом другого, подожгли архивы и дворец династии Ирода. Есть предположения, что в этом присутствовал и социальный элемент: их атаки были направлены против ростовщиков. В то время как фанатики организовали партизанскую войну против римлян в пригороде, они, видимо, сосредоточили свою террористическую деятельности в Иерусалиме. Когда происходило восстание 66 года, Сикари принимали в нем активное участие; их представитель был командиром крепости Масада. Иосиф Флавий называл их бандитами нового поколения и считал их главными виновниками национальной катастрофы 70 года, когда пал второй Храм, а еврейское государство перестало существовать. Другой пример раннего терроризма - Орден Ассасинов в одиннадцатом веке, который стал ответвлением исмаилитов, секты мусульман. Хасан I Сабах, основатель Ордена, родился в Кум, центре Шиита в северной Персии. Сабах принял экстремисткою форму доктрины исмаилитов, которая призывала к захвату нескольких горных крепостей; первая такая крепость, Аламут, была захвачена в 1090 году. Годы спустя, Ассасины решили перенести свою деятельность с отдаленных горных районов на основные городские центры. Их первой жертвой города стал министр султана Багдада, Назим аль Мулк, суннит по религиозным убеждениям, а, следовательно, враг. В последующие годы, Ассасины проявляли активность в Персии, Сирии и Палестине, убивая множество «врагов», не только суннитов, но и христиан, в том числе графа Раймонда II Триполи и маркиза Кондрата Монферрат, которые управляли царством Иерусалим. Это движение и их мастер были покрыты тайной, благодаря скрытности их действий и лицемерию. Монферрат, например, был убит небольшой группой эмиссаров, которые маскировались под монахов. В ретроспективе, влияние Ассасинов было небольшим - они не получили много новообращенных за пределами своей горной крепости, при этом они не внесли никаких значительных изменений в мусульманскую теорию и практику. Аламут был оккупирован монголами около 1270 года, но Ассасины потеряли свое влияние задолго до этого (основным их вкладом, возможно, стало введение маскировки в террористическую стратегию - такфир, или обмана, как набожные эмиссары, совершающие убийство, в обмен на которое им обеспечено место в раю). Несмотря на внушительное насилие в Европе в Средние Века, и, что еще хуже, во время религиозных войн XVI-XVII вв., во время которых были убиты монахи и религиозные деятели, в это время не существовало никаких устойчивых террористических кампаний. В таких культурах, как Китай и Индия, тайные сообщества существуют с незапамятных времен. Многие их этих сообществ практиковали насилие и имели свои собственные «органы». Их мотивация, как правило, была больше религиозной, чем политической, даже если элемент ксенофобии имеет место в обоих случаях, такой как атака на «заморских чертей», достигший кульминации в боксерском восстании в 1900 году. В Индии мотивацией удушения (от которого возникло слово «головорез»), когда душили своих жертв, видимо, стал акт жертвоприношения богине Кали. У китайских группировок, существовавших около трех или четырех сотен лет назад, была своя субкультура, практикующая альтернативную медицину и медитацию в сочетании с верой во все виды магических формул. Но они не были аскетичными милленаристами, как Ассасины, у них было больше общего с мафией, чем с современным политическим терроризмом. СОВРЕМЕННЫЙ ТЕРРОРИЗМ Девятнадцатый век, время великой национальной напряженности и социальных волнений, стал свидетелем появления как современного терроризма - который далее я именую «традиционным» - так и партизанской войны. Второе явление впервые появилось в рамках наполеоновских войн в Испании и России, а затем нашло продолжение в различных частях Азии и Африки, и достигло своего апогея после Второй мировой войны с распадом европейских империй. Терроризм, как мы знаем, развился из тайных сообществ, созданных итальянскими и ирландскими патриотами, но также нашел проявление в большинстве балканских стран, в Турции и Египте, и, конечно, у экстремистских анархистов, которые верили в стратегию пропаганды подвигами. Последними, но не по значимости, были русские террористы, которые еще до Первой мировой войны стали самыми активными и успешными. Терроризм широко обсуждали в своих кругах ультралевые не по той причине, что насилие в качестве политики стало их монополией, а потому, что у ультраправых образовался политический истэблишмент, и до Первой мировой войны ультралевые были сторонниками перемен, пытающимися свергнуть правящую партию. Однако, большинство правителей ультралевых не принимали терроризм как по философским, там и по практическим причинам. Они выступали за коллективные мероприятия, такие как забастовки, демонстрации, возможно, даже и восстания, но ни марксисты, ни антимарксисты ультралевых не принимали «философию бомбы». Они оказали политическую поддержку ирландским патриотам и российским революционерам без обязательного принятия их тактики. ФИЛОСОФЫ МАССОВОГО УНИЧТОЖЕНИЯ Двумя основными исключениями из этой антипатии к терроризму были Карл Гейнцен и Иоганн Мост, немецкие радикалы, которые первыми обратились к философии использования оружия массового поражения и к более или менее систематизированному учению о терроризме. Оба считали, что убийства являются политически необходимыми. Оба покинули свою родную страну и мигрировали в Соединенные Штаты, и оба были теоретиками терроризма - но, по иронии судьбы, ни разу не практиковали деятельность, которой занимались в своих работах. Гейнцен, радикал - демократ, обвинил революционеров 1848 года за то, что они не проявили достаточной жестокости. Ключ к революции, каким представлял себе его он, был в совершенной технологии. Он имел в виду оружия массового уничтожения, такие как ракеты, отравляющие газы, мины, которые в один прекрасный день могли уничтожить целые города с населением в 100000 человек, и он выступал за поощрения исследований в таких областях, как отравление пищи. Гейнцен был твердо убежден, что та свобода, в которую он горячо верил, не будет иметь преимущественную силу без применения ядов и взрывчатых веществ. Но не в Луисвилле, штат Кентукки, ни в Бостоне, где он жил позже и был похоронен, он не практиковал то, что проповедовал. Мудрец Роксбери (как его позже прозвали в кругах радикалов) был отверженным борцом за права женщин и одним из экстремистских представителей аболиционизма; он был сотрудником Уильям Ллойд Гаррисон, Хорас Грили, Венделл Филипс, а также являлся сторонником Линкольна. Он осуждал Маркса, возможно, пророчески, так как считал, что коммунизм приведет лишь к новой форме рабства. В коммунистической Америке, как он отмечал, не будет позволено выезжать из Бостона в Нью Йорк, выступать с речью в поддержку коммунизма, не имея на это официального разрешения. На его могиле, на кладбище в пригороде Бостона Форест Хилл, есть две надписи, одна на немецком, которая гласит «свобода вдохновила мою душу, правда омолодила мое сердце», и вторая, на английском языке: «Работа всей его жизни - совершенствование человечества». Иоганн Мост принадлежит к молодому поколению. Будучи социал-демократом на родине, он иммигрировал в Америку в ранних 1880х. Его нью-йоркская газета, Freiheit, стала самым влиятельным органом анархистов по всему миру. Мост не верил, что для организаторской или пропагандистской деятельности необходимо терпеливо подготавливать почву; по его мнению, люди всегда были готовы к перевороту, и все, что для этого требовалось - проявить лидерские качества. Система того времени, по сути, была варварской, и сломать ее было возможно только варварскими методами. Внесение свободы в массы, как это видел Мост, предполагало убийство правителей. Динамитом и ядом, огнем и мечом можно было сказать гораздо больше, чем тысячами революционных выступлений. Мост не исключал пропаганду в принципе, но это должна была быть действенная пропаганда, которая сеяла бы замешательство среди правителей и могла бы мобилизовать массы. Мост полностью оценивал важность СМИ, которые сообщали бы о террористических актах по всему миру. Он был одним из первых, кто заговорил о концепте «печатной бомбы», несмотря на то, что в то время существовали огромные трудности в создании подобного орудия, также он, в полете своей фантазии, представлял террористические атаки с воздуха. Он предсказывал, что бросать бомбы с воздуха на военные парады с участием императоров и царей будет возможно. Как и Гейнцен, Мост считал, что наука может дать террористам огромные преимущества над своими врагами благодаря изобретению новых видов оружия. Он также был одним из первых, кто защищал стратегию беспорядочных бомбардировок; террорист не мог позволить себе руководствоваться соображениями рыцарства в борьбе с угнетающим мощным врагом. Бомбы должны были быть там, где враг, определенный как «высшие десять тысяч», что подразумевало аристократию и очень богатых людей, а именно места их скопления, будь то церковь или танцевальный зал. Позже, в начале 1890х, Мост смягчил свои позиции, поскольку он выступал за двойную стратегию, делая несколько больший акцент на политических действиях и пропаганде. Убийство вражеских лидеров было важным, но получение крупных сумм денег было еще более существенно; тот, кто мог каким-то образом получить сто миллионов долларов, которые будут потрачены на агитацию и пропаганду, мог принести человечеству тем самым большую пользу, чем убийством десяти монархов. Террористические акты сами по себе мало что значили, если не были проведены в нужное время и в нужном месте. Он признавал, что между политическим движением и его террористическим ответвлением должна быть грань. Не каждый политический революционер - с рождения террорист; на самом деле, чем меньше политические лидеры знали о терроризме, тем лучше для всех заинтересованных сторон. В молодости Мост некогда работал на заводе по производству боеприпасов в Джерси Сити, и, основываясь частично на своем опыте работы с динамитом, а частично на знаниях, полученных из книги, изданной австрийским генеральным штабом, он выпустил небольшое издание о революционной войне. Оно послужило источником вдохновения для Поваренной книги анархиста - книги, которая была опубликована фракцией новых ультралевых в 1960х годах и до сих пор остается текстовым стандартом в террористических кругах (есть и другие похожие книги, изданные экстремистами, но все они отдают дань благодарности Мосту). Атмосфера Нью Йорка, где Мост позже проживал, смягчила его мировоззрение. Постепенно, собрания немецкой группы с пивными вечерами, экскурсиями по выходным и любительскими спектаклями стали больше напоминать Verein, что по-немецки значит «клуб», чем террористическую группировку активистов. Мост не практиковал терроризм, и хотя он был ведущей фигурой у американских ультралевых, полиция не рассматривала его как опасного человека. Они по большому счету оставили его в покое и даже не запретили издание его книг и журналов. Третьим великим теоретиком терроризма девятнадцатого века, и самым известным на сегодняшний день, является Михаил Бакунин. Он осуществлял свою деятельность в России, Германии (во время революции 1848 года), а также во Франции и Швейцарии. В своей книге «Принципы и организация интернациональной революции общества», опубликованной в 1869 году, Бакунин писал, что ни он, ни его друзья не признали ни единого другого способа, кроме как уничтожение путем отравления, резни, повешения и так далее. Их конечной целью была революция: зло можно искоренить только насилием; русскую землю можно очистить только огнем и мечом. Бакунин также опубликовал «Революционный катехизис», в котором он описал правила поведения террористов. По Бакунину, террорист - это потерянная душа, без интересов, без принадлежности, не связанный узами семьи или дружбы; он безымянен (идею анонимного терроризма позже подхватили другие террористические движения, члены которого были известны количеством, а не именем). Террорист обрывает отношения с обществом и его законами и конвенциями, он полностью поглощен одной страстью: революцией. Будучи жестким к себе, он обязан быть жестким по отношению у другим. Бакунин также дает практические советы о внедрении в доверие старым добрым способом маскировки и притворства, исламский такфир в русском стиле. Армия, бюрократия, мир бизнеса, и особенно церковь и царский дворец были целями внедрения. Он рекомендовал террористам выделять наиболее способных и умных врагов и убивать их в первую очередь, потому что такие убийства сеяли бы панику среди общества и государства. Они должны производить дружелюбное впечатление на либералов и других доброжелателей, даже если эти элементы сомнительны, и лишь немногие из них в конечном итоге окажутся полезными для революционеров. Эпилог в окончании катехизиса посвящен грабителям и разбойникам, единственно верному революционному элементу в обществе; если бы только они объединились в общее дело с террористами, то стали бы страшной и непобедимой силой. Рассматриваемый в исторической перспективе, Бакунин, помимо остальных вещей, был идеологическим предшественником тактического союза между террористами и преступными синдикатами, хотя вряд ли он оценил бы так высоко революционный потенциал Мафии или наркотического синдиката Кали. Катехизис снова и снова подчеркивает необходимость уничтожения. Учреждения, социальные структуры, цивилизации и мораль должны быть уничтожены как на корню, так и на уровне разветвлений. Тем не менее, Бакунину, как Гейнцену и Мосту, не хватило выдержки и беспощадности, чтобы осуществить свою собственную идею. Эта участь была уготовлена небольшим группам российских террористов. Примером может послужить дуэт Нечаева и Ишутина, но группы с высокопарными названиями, как например «Европейский революционный комитет», которыми, как предполагается, они управляли, в большей степени были плодом их воображения. Несмотря на то, что иногда они могли убить члена своей группы, подозреваемого в измене, они не причиняли физического вреда никому другому. Воображаемая террористическая группировка Ишутина под названием «Ад» стала прототипом миллениумных сект следующего столетия. По иронии судьбы, когда террористическое движение образовалось в конце 1870х годов в России, и достигло кульминации с убийством царя, его характеристики сильно отличались от тех, которые упоминал Бакунин. Сегодня Бакунина помнят как, главным образом, одного из крестных отцов современного анархизма, как критика Маркса и Энгельса, но не как террориста. ТЕРРОРИЗМ В ДВАДЦАТОМ СТОЛЕТИИ В период с конца девятнадцатого века и до начала Первой мировой войны теракты происходили во многих местах по всему миру. Часто события такого характера происходили в Османской Империи, особенно на последней стадии распада этого государства. Армяно-турецкое противостояние началось в 1890х годах и закончилось катастрофой и массовым истреблением армян в период Первой мировой войны. Конфликт продолжался и после массовой резни Первой мировой и был направлен против отдельных турецких предводителей. Третья волна конфликта произошла в период с конца 1970х по 1980е годы, когда были убиты турецкие послы в Австрии и Франции. Следующая террористическая группа - ВМРО, Внутренняя Македонская революционная организация, которая на протяжении почти трех десятилетий занималась не только организацией терроризма, но и политической деятельностью, а также подготовкой массового восстания. Длительное существование устоявшегося македонского терроризма объясняется поддержкой (в отличие от армян), которую им оказывало правительство, в основном болгары. Цена, которую платила ВМРО, была слишком высока, потому что она стала инструментом болгарских властей для всех целей и намерений, и использовалась в основном против Югославии, а также против внутренних врагов. Зависимость ВМРО от Софии в конечном итоге привела к внутреннему расколу и междоусобной войне - организация убила больше мирных жителей, чем врагов македонской государственности. В итоге только часть Македонии получила независимость - и то, совсем недавно, после распада Югославии. Терроризм имел место также в Индии и Японии. В конце прошлого века в Токио были убиты два премьер-министра, один в 1932, и это не считая множество других министров из правительства. Даже на императора было совершено покушение. В Индии политические убийства стали частыми в течение десятилетия до начала Первой мировой войны, но вице-король, Лорд Майо, был убит еще в далеком 1872 году. Наиболее ярким террористическим движением в период до Первой мировой войны стало движение анархистов, чьей деятельностью долгие годы были озабочены общественность, начальники полиции, психологи и писатели, в том числе Генри Джеймс и Джозеф Конрад. Французские анархисты Равашоль, Огюст Вальян и Эмиль Генри организовали огромное движение, создавая впечатление гигантского заговора, которого, по сути, никогда не существовало. Равашоль был бандитом, который грабил и убивал бы, даже если бы не было такого понятия, как анархизм; Вальян - был богемным; а Эмиль Генри был экзальтированным и азартным молодым человеком. По большому счету, у них троих не было ничего общего. Но, по сложившимся представлениям общественности, анархисты, социалисты и радикалы - одного поля ягоды. Правительство и начальники полиции, вероятно, разбирались в этом лучше, но несмотря на это, они не видели причин, чтобы исправлять это ошибочное впечатление. Паника была вполне оправданной, потому как в период с 1880 года по первое десятилетие двадцатого века на жизнь ведущих государственных деятелей было совершено не одно покушение. В числе убитых были американские президенты Гарфилд и МакКинли. Произошло несколько попыток покушение на Бисмарка и императора Германии Вильгема I. Французского президента Карно убили в 1894 году; Антонио Кановаса, испанского премьер-министра, - в 1897 году; императрицу Елизавету (Зиту) австрийскую - в 1898 году; а короля Италии - Умберто - в 1900 году. Если добавить значительное число фигур меньшей значимости, и, конечно, российских правителей и политиков, становится очевидным, что большая часть общественности была шокирована и испугана мистическими персонажами-убийцами и их мотивами. Но при подробном разбирательстве этого явления выясняется, что хотя некоторые из нападавших и были анархистами, они все действовали в одиночку, без ведома и поддержки групп, к которым они принадлежали. Терроризм в историческом контексте рассматривается как относительно новое явление, а тот факт, что политические убийства существуют в истории очень давно - не лучшим образом отражается на этом утверждении (во Франции, во времена, далекие от бума анархизма, на Наполеона и Наполеона III было совершено бесчисленное множество покушений). Однако эти интересные с точки зрения психологии, ire des attentas, что с французского значит «нападения», не имели особого политического значения. К 1905 году волна атак и убийств поутихла, и хотя были случаи нападений в Париже и Лондоне (например, банды Бонно и Петериса Художника) - они осуществлялись мелкими уголовными или полукриминальными группировками. Эпоха подошла к концу. В годы Первой мировой войны состоялось несколько террористических актов; одним из исключений стало убийство министра-президента Цислейтании Карла фон Штюргка социал-демократом, что явилось впечатляющей формой протеста против войны и политики, несоответствующей общим целям. По большому счету, одиночные нападения в то время, как миллионы людей умирали на поле сражений, казались бессмысленными. При таких обстоятельствах, смерти политиков, даже выдающихся, вряд ли привлекли бы достаточно внимания. КАКОВЫ ПРАВИЛА ВЕДЕНИЯ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ? Фанатичное насилие встречается практически повсеместно, среди индусов, уничтожающих старые мечети и убивающих мусульман и сикхов, среди израильтян, состоящих в заговоре с целью убийства арабов, а также в христианской Европе и Америке. В будущем его уровень может даже возрасти, в результате появления новых сект, проповедующих насильственную идеологию, или общественных и политических потрясений. Безусловно, с восемнадцатого века война только ужесточилась. Эммерих де Ваттель, один из основателей международного права, писал в 1740 году: «Давайте не будем забывать, что нашими врагами являются люди». Мы не в силах подсчитать, как часто в двадцатом веке об этом забывали. Умение сдерживать военные действие уходит корнями в древность. Когда греки послали своих эмиссаров в Трою, Гомер отмечает, что они были обучены в «соответствии с законами, регулирующими отношения между нациями». Битва между двумя сторонами останавливалась с наступлением темноты, а герои обменивались подарками, такими как мечи (Но имеет место и такой случай, когда Диомед и Одиссей напали на спящего врага). Так как на гражданское население распространялись менее гуманные стандарты, если им повезло остаться в живых, они становились рабами. В эпоху рыцарства, Орландо или Роланд никогда не стал бы нападать ночью, поэтому и он, и дворянин Сарацинов, с которым они вступали в героическое единоборство, могли спать спокойно бок о бок. Боевые действия не могли происходить зимой, также существовали другие писаные и неписаные правила, такие как обязанность оказать помощь потерпевшим, даже неприятелям, кораблекрушение. В 1139 году Второй Латеранский Собор не только запретил использование некоторых видов оружия, таких как арбалет и осадные машины, но и создали Treuga Dei, что значит «Мир Божий», который гарантировал защиту отдельным категориям людей: путешественникам, паломникам, купцам, а также их крестьянам и животным. В конце концов, по их теории, военные действия могли проходить в определенные дни. Эти правила были применимы только по отношению к конфликтам с христианами, но никак не с неверными. Сарацины и турки, по большому счету, вели себя также, как христиане в эпоху рыцарства. Любопытно, что Ирландская республиканская армия и некоторые террористические группировки переняли кое-что из этих традиций в эпоху терроризма, объявляя о перемирии на время праздников. Еще более долгие перемирия были объявлены Иранской республиканской армией, ЭТА, а также другими террористическими группировками на период политических переговоров с властями. Войны в Европе в Средние века, за исключением тех, что происходили на религиозной почве, больше напоминали игры королей, это также касается и индийского субконтинента. Тогда, в семнадцатом веке, развивалась тенденция на международные военные соглашения, что нашло отражение в различных конвенциях на рубеже прошлого века, которые устанавливали правила ведения сухопутных и морских военных действий. Принятые после Второй мировой войны Женевские конвенции (1949 год) пронесли эти правила до настоящего времени. В некоторых последующих международных соглашениях использование биологического оружия было объявлено незаконным (Лондон, 1972 год), так же, как и разработка, производство и хранение химического оружия (Париж, 1992 год). Применение ядерного и термоядерного оружия было запрещено резолюциями Генеральной Ассамблеи ООН (1961-1962 годы). Другие конвенции рассматривали конкретно вопросы террористических атак. Некоторые из них были направлены на преступления против дипломатов, другие - против захвата заложников, третьи - против угона самолетов. Эти конвенции были подписаны не всеми государствами. Некоторые радикальные страны, такие как Ирак, для того, чтобы обосновать производство и использование видов оружия, которые не допускали конвенции, утверждали, что в Европе и Северной Америке должны запретить хранение, по крайней мере, части их арсенала того самого оружия, в то время как странам третьего мира было запрещено их производство и использовать. Те же представители говорили, что правила, сложившиеся в Европе и Америке, не применимы к странам Ближнего Востока. В то время как война между двумя европейскими государствами - немыслима, за исключением, возможно, Балкан, ситуация на Ближнем Востоке гораздо менее стабильна, и, чтобы обезопасить себя, правительство вынуждено рассматривать все виды оружия, или, в случае Ирака, применять в действии. Ранее, в 1973 году, в резолюции ООН говорилось, что борьба народов, находящихся под колониальным или иностранным господством, а также подверженных расистским режимам для достижения их самоопределения и независимости, полностью соответствует нормам международного права. Это относилось, в большей мере, к партизанской войне и терроризму, а так как «иностранному господству» или «расистскому режиму» может быть подвержено абсолютно любое национальное меньшинство в мире, то другими словами это - всемирная легализация терроризма. О некоторых международных конвенциях упоминалось выше, но о большинстве, все-таки, не было сказано. Дело в том, что эта тема представляет значительный интерес, но имеет мало общего с обсуждением терроризма, так как террористы не связаны с международным правом и конвенциями. Террористы могут утверждать, в некотором роде даже обоснованно, что принятие гуманистических правил обречет их на бессилие, соответственно нарушение установленных норм - для них единственный шанс преуспеть. Среди европейских террористов в период до Первой мировой войны существовал кодекс чести, например, нельзя было преднамеренно убивать невинных людей. Но террористы-националисты редко следовали этому правилу, так как их жертвы, вероятнее всего, принадлежали к другой этнической группе, а поэтому не были достойны особого внимания. В конце прошлого века один террорист-анархист заявил, что невинных людей не бывает - главный аргумент на убийство случайных прохожих. Идея создания кодекса чести для современного террориста уже противоречит сама себе. Чтобы устранить беспорядочное насилие терроризма необходимо его обессилить, обезвредить. Террористические группировки могут воздержаться от использования оружия массового уничтожения, но только по прагматическим соображениям, то есть, по тем же причинам, по которым химическое оружие не использовалось на полях сражений во времена Второй мировой войны. В какой степени стигматизация применения биологического и химического оружия отразится на террористических группировках? Уже существует ряд причин, по которым террористы, скорее всего, воздержатся от использования оружия массового поражения. Возможно даже то, что более радикальные единицы будут сдерживать своих товарищей. Но в то же время нереально возлагать на это надежды, когда правительства многих стран прикладывают серьезные усилия для того, чтобы приобрести такое оружие. Очевидно, что нужно больше опасаться применения или угрозы применения этого оружия правительством, чем маленькими, иногда анонимными, группами. Даже если националистические страсти и религиозный фанатизм должны поутихнуть, оснований для оптимизма будет не так много, так как идея священной войны, которая является священным долгом и позволяет использовать все виды оружия и не ограничивает в кровопролитии, может быть поставлена на службу совсем не религиозных интересов. Убийцы детей в Алжире - неблагочестивые мусульмане, потому что согласно Исламу, женщины и дети не должны быть изувечены или убиты, даже в ходе джихада. На самом деле, большинство историков считает, что исламские захватнические войны прошлого были больше мотивированы социальными причинами, чем религиозными. Печальная истина состоит в том, что новые террористы могут быть выходцами практически с любого экстремистского движения. Даже если радикалы станут более умеренными, в обозримом будущем обязательно появятся лица, твердо уверенные в том, что по словам Мефистофеля Гете, все, пришедшее в бытие, достойно уничтожения. Ни безумие, ни фанатизм не исчезнут из этого мира, даже если сегодняшний террористический беспредел уступит место более трезвым тенденциям. Единственное, на что можно надеяться, - это то, что ущерб затронет одну-две страны, а не обернется всеобщим хаосом, а также то, что наказание, которое понесут агрессоры, будет настолько суровым, что отпугнет их последователей. Однако, не похоже на то, что современные террористы адекватно оценивают все составляющие, которые накапливаются как последствия их действий. Никогда не существовало такой доктрины, как «просто терроризм», аналогично - «просто война», но некоторые из террористических кампаний прошлого боролись за правое дело, с добровольными правилами применения вооруженной силы против угнетателей и тиранов. Но это понятие относится к периоду, когда террористические акты были направлены против лиц, которые несли личную ответственность за те или иные несчастья. С тех пор терроризм перерос с ограниченной во всеобщую неизбирательную войну, конечно настолько, насколько это соответствует заданным интересам, но нередко цель состоит в том, чтобы просто убить или изувечить как можно больше людей. Для некоторых террористических группировок, кампании стали обобщенными не только в отношении действий, но и целей: исламские радикалы, орудующие в Алжире, Египте или других странах Ближнего Востока, не борются за реформы или мирные соглашения - они хотят сломать систему, а те, кто сражается против Израиля - хотят его уничтожения (есть и исключения: цели других террористических группировок, таких как Ирландская республиканская армия, ЭТА, тамильские тигры, более ограничены). Может ли существовать просто общая по своему характеру террористическая кампания, направленная на полное уничтожение врага? Ответ идеологов священной войны будет положительным, но философы международного права вряд ли согласятся. Как только число жертв войны, которая направлена на восстановление справедливости, становится несоразмерным, кровавая бойня не может быть оправдана никакими устоявшимися моральными стандартами. Террористы, естественно, не принимают это, но наращивание мощности терроризма в будущем не будет происходит без ответа со стороны тех, на кого направлена агрессия. Скачать архив (85.6 Kb) Схожие материалы: |
| Всего комментариев: 0 | |